В архив не вносить. Остросюжетная повесть - Николай Анфимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прощай солдат! Спасибо тебе…
Глава десятая
Верхний Челым.1947год.
На той стороне ворот, недалеко от вахты – КПП, собралась уже целая толпа прошедших досмотр вновь прибывших арестантов. Старые лагерники бродили среди них, искали земляков и знакомых.
Двое рослых парней расспрашивали всех подряд:
– С вами не шел человек по фамилии – Павлов? Слышь, земеля, ты на этапе не слышал фамилию – Павлов? С ним еще пацан малолетний должен быть?
– Шел с нами. Наверное, шмон еще не прошел, на той стороне пока?
– Да вон он идет с вахты. С парнишкой. Ну, точно он!
Парни сразу подошли:
– Вы – Павлов?
– Да ребята, моя фамилия Павлов.
– Вас ждут в одном из бараков, давно уже ждут?
– Кто, если не секрет?
– Нет, не секрет, Вас ждет Гриша Одесский, пойдемте с нами…
Черный рубленый барак, к немалому удивлению Павлова, внутри оказался безукоризненно чист и аккуратен. Блестели добела отмытые доски некрашеного пола, вдоль стен добротно сколоченные из струганных плах и брусков одноярусные нары. В центре просторного помещения стояла побеленная кирпичная печь, сразу за ней накрытый цветастой клеенкой, стол.
Из-за стола поднялся высокий и крепкий мужчина лет пятидесяти с небольшим. Жесткое, будто вырубленное из камня, лицо, умный проницательный взгляд, зачесанные назад полуседые волосы.
– Ну, здравствуй, Павлов! А я – Гриша! Вот и свиделись – тюремный мир тесен. Искренне рад встрече с тобой, уважаю и ценю сильных и честных людей. Проходи к столу, будь как дома. В этом бараке живут только свои ребята, так что не стесняйся.
Павлов снял грязные сапоги у порога, кивнул Алешке, чтобы тоже разделся, и щеголяя дырявыми носками направился к столу.
Гриша крепко пожал ему руку, улыбнулся:
– Поизносился на этапе, однако? Ну, ничего, это дело поправимое. К вечеру мои ребята протопят баньку, подберут бельишко и что – либо из одежды тебе и пацану.
К столу приблизился Алешка, встал рядом с Павловым:
– Здравствуй, пацан! Как будем тебя называть?
Гриша протянул мальчику руку:
– Павлов Алексей! Я сын Палыча! Двумя руками вцепился в широкую ладонь, затряс ее со всей силы
– Ну, ну, сын Палыча, полегче чуток, не ровен час и руку мне оторвешь? Вишь, какой мощный? Давай, друган, садись за стол…
…Гриша угощал. На столе как по волшебству появились: белый хлеб, колбаса, сало с красными прожилками, печенье и конфеты.
Шустрый парень расставил на столе рюмки, из красной резиновой грелки разлил остро пахнущий спирт и ушел.
– Дядя Гриша, а где Вы все это взяли? Ведь мы же в тюрьме находимся?
Алешка смотрел на конфеты голодными глазами, но взять не осмеливался:
– Бери конфеты, сын Палыча, не стесняйся. Сейчас Петруха чайку сообразит, и жизнь тебе покажется сказкой.
– Ну а где, все же? Может, отняли у кого – нибудь?
Павлов шлепнул его по затылку
– Ешь, давай, трепло! Посылку он получил… из дому…
– Вор я, пацан! Вору не полагается на пайке сидеть! А где харч беру? Знакомые принесли по старой дружбе. Кушай, давай, не мучайся угрызениями совести, у нас все по – честному делается…
Гриша поднес к губам рюмку
– Давай Василий, за встречу! Дай Бог, не последняя в нашей жизни…
Наевшийся досыта Алешка уснул прямо за столом. Павлов осторожно поднял его на руки, и понес к нарам.
– Отнеси в дальний угол барака, там тюфяки, ложи на любой. Устал, парнишка. Этапный тракт и взрослых с ног валит, а не то мальчишку? Крепок на ногу, сорванец, чувствуется школа…
Павлов отнес Алешку в дальний угол барака, уложил на тюфяк. Вернулся к столу:
– Сирота он с малых лет, первый пряник только в тюрьме и попробовал. Дед его воспитывал, а сам уже немощный был, в камере у нас и умер. Родителей в коллективизацию раскулачили, угнали на соляные копи в Казахстан, где они и сгинули. С тех пор и остался пацан с дряхлым дедом. Такие вот дела, Гриша.
– А как ты ухитрился переписать его на свою фамилию? Неужели помог кто-то из сильных мира сего?
Разговорчивостью Павлов никогда не отличался, а тут как прорвало. Рассказал про Корюхова и Кузнецова, про Федю-капитана, и про то, как начальник «Крестов» помог официально усыновить Алешку. Гриша слушал внимательно и серьезно, смотрел на Павлова с уважением, даже папиросу не прикурил, так и прокрутил ее в пальцах до самого конца рассказа
– Что не говори, а среди мусоров иногда встречаются люди. Этот бесшабашный майор – Корюхов, запросто сам мог под следствие загреметь за вмешательство в дела следователей. Отчаянный мужик, я тебе скажу, и честный! Тебе очень крупно повезло, Василий. Если бы не майор – твой приговор бы уже привели в исполнение. Редкая у тебя история, на сказку похожа, но я верю. Ну ладно, давай еще по капельке…
Выпили по рюмке. Понюхав корочку хлеба, Гриша продолжил:
– Я знал, что ты идешь этапом в нашу сторону, но слегка опасался, что вас завернут на Шалицу, бывали случаи. Хотя вероятность туда попасть была весьма мала, в шалицком лагере содержаться в основном политические, а в вашем этапе большинство уголовников. Кстати, по дороге конфликтов с приблатненными у тебя не было?
– Да нет, ничего серьезного не было, так, мелочи.
– Ну, смотри Василий, тебе виднее? Эту публику надо сразу к ногтю, другого языка они не понимают. Сейчас мои парни шерстят этап, возможно десятка два ссученых подошли с вами?
– Не знаю, Гриша, этап большой, может, кто и был?
– Ненавижу ссученных! Истребляю и давлю как гнид! Тюремные шакалы! Живут по принципу волчьей стаи – отобрал и съел, не понравился – убил! Похожую стаю, ты сам поломал в «Крестах», так что тебе приходилось с такими уродами сталкиваться. Воры бывшие, блатные всех мастей, от которых свои же и отвернулись за позорные проступки. Даже после того, как от них отказались все нормальные арестанты, они продолжают называть себя блатными и братвой. Ссученым терять уже нечего, совесть и стыд давно и безвозвратно потеряны, так что добрая половина пашет на мусоров, если не все. Надо, например, лагерному начальству как-то выкрутиться за невыполнение производственного плана, а достоверных объяснений нет? Что они делают, чтобы спасти свою шкуру? А начальство, с помощью сук, устраивает в зоне бунт, с поджогами бараков, цехов, и заготовленной продукции. Уловил смысл? Правильно – все грехи списываются на бунт, ими же и организованный. Вот для таких дел мусорам и нужна подобная продажная публика. За то, что могут когда-то пригодиться, отношение к ссученным лояльное, много чего прощают, на работу не гонят. И в это же время, мужика – работягу, завышенными нормами выработки душат почем зря. Вот такие дела, брат, в лагерях происходят…
– Ну а если твои парни найдут ссученых в пришедшем этапе, что с ними сделают?
– Кого прирежут, кого на правильный путь наставят, это уж у кого какие «заслуги» перед обществом. Нельзя допускать чтобы суки сбивались в крупные стаи – тогда прольется большая кровь. Воров даже вырезают, когда в силе, а не то, что мужиков. Недавно здесь, на Челыме, ссученые убили одного из наших. Где – то пронюхали, что я этапом иду, сразу четверо сорвались в побег. Солдаты с собаками догнали и кончили всех.
– Да, дела. Сижу вроде уже давно, а все еще не могу толком разобраться в тюремной жизни. В каждый день узнаю что-то новое.
– То, что ты отсидел, Василий, это крохи от того, что у тебя еще впереди. Мой тебе совет – настраивай свою душу на долгую жизнь в лагере, не изводи себя напрасными мечтами и иллюзиями о свободе. Пятнадцать лет – серьезный срок, как не крути, а сидеть его придется. Тебе еще многое придется пережить – холод и голод, каторжную работу. К блатным «романтикам» ты никогда не примкнешь, у тебя на лбу написано – мужик! Я уверен, что ты будешь работать при любом раскладе, и даже если тебе будет светить смерть от голодухи, ты все равно будешь выходить на работу. Ну, скажи что я не прав?
– Да, Гриша, без работы я не смогу, работать в любом случае буду, не привык сидеть без дела. Но, если я вдруг почувствую, что в воздухе запахло жареным, тогда уйду из этого лагеря, пусть с треском, с трупами, но уйду когда захочу, и конвойная рать меня удержать не сможет. Нет, я не хвастун, Гриша, просто я знаю свои возможности, и знаю, как правильно применить их на практике. Ушел бы и сейчас, сразу с этапа, несмотря на зиму, но есть одно обстоятельство которое мешает мне это сделать.
– Наверное, я разучился разбираться в людях? Почему то подумал, что ты будешь тянуть срок до конца? А в твоих возможностях не сомневаюсь, в тебе чувствуется сила и уверенность в себе. Что – то мне подсказывает, что ты еще наведешь шороху в этом лагере? Ну, об этом, мы позднее поговорим…
Грелка постепенно пустела
– Гриша, а про Шалицкий лагерь ты что можешь мне рассказать? Сам пока не пойму – чем меня заинтересовал этот таинственный лагерь?
